Немецкий бизнесмен рассказал об отце-летчике, принимавшем участие в боях летом 1941-го

Рассказ о первом дне войны без взгляда со стороны фашистов был бы неполным. Ведь героизм советских войск видели и поражались ему их враги — моряки, пехотинцы, танкисты вермахта. 62-летний немецкий бизнесмен, находящийся по делам бизнеса в Беларуси, меценат Центра имени Гете в Минске Георга МАЙЕР рассказал об отце, принимавшем участие в боях летом 1941-го. Летчик Люфтваффе, воевавший в небе Беларуси, после войны часто рассказывал сыну о первых днях войны с СССР. Пилот истребителя Ме-109 Юлиус Майер, до войны — профессиональный спортсмен-авиамоделист, фотограф, эссеист, отлично помнил лето 1941 года, ставшее катастрофичным для авиации РККА, и в то же время предвестником тяжелых времен для стервятников Геринга в советском небе. Об этом пишет сайт «Белорусской нивы».

Присев на лавку в сквере вблизи Витебского областного музея имени Героя Советского Союза Миная Шмырева, господин Майер раскрыл объемную папку с пожелтевшими вырезками и фотоснимками. Перед глазами запрыгали буквы готического кегля, который так любили печатные СМИ Третьего рейха. Сверху виднелись закладки: аккуратный и дисциплинированный офицер воздушного флота, ведший подшивку, распределил материалы по годам, снабдив приписками: «На отдыхе», «В госпитале», «В отпуске», «Фронт. Вайссрусланд» (так фашисты называли БССР), «Фронт. Россия. Дон» и так далее.

— Вылеты с 22 июня по 1 июля 1941 года 52-я истребительная эскадра выполняла с аэродрома близ города Сувалки в генерал-губернаторстве (Польша), — рассказывает фармацевт Георг Майер. — Летали на свободную охоту, сопровождение бомбардировщиков как на восток (то есть в небо Гродненщины), так и в сторону Литовской ССР. Первые вылеты Люфтваффе сделали карты советской территории абсолютно лишними — столбы дыма от пожарищ оказались прекрасными ориентирами.

Кстати, многие немецкие летчики знали и ценили советских коллег. Юлиус Майер, а также еще два пилота «Ягдгешвадер-52» (52-я эскадра ВВС Германии) летали с портретом... Валерия Чкалова. К слову, фотографии известного советского аса, погибшего в 1938 году, лежали в карманах не только пилотов из Германии, но и из Италии, Хорватии, Венгрии. Об этом Майер, будучи раненным в небе над рекой Дон, узнал в госпитале, где он оказался после ранения.

— Отец рассказывал, что даже после уничтожения в первые дни основной части советской авиации летнее небо 1941 года не стало для немцев безопасным, — говорит сын бывшего пилота Люфтваффе, переворачивая страницы своего семейного «гроссбуха». — Вот, пожалуйста, пометки отца в двадцатых числах июня: «Дрались с «крысами» (советский истребитель И-16) и «птичками» (истребитель И-153 «Чайка»); 2 и 4 июля 1941 года: «крысы» атаковали штабную «сову» (разведчик-связник Fi-156 «Шторх») и Ю-52 (транспортный самолет марки «Юнкерс») с техническим персоналом. Советские летчики, по два-три самолета, отважно нападали на строй бомбардировщиков по 30—40 машин с внушительным прикрытием «мессершмиттов». Вот, пожалуйста, в эскадре к 11 августа (день рождения отца) было потеряно семь самолетов сбитыми и четверо летчиков. Именно столько JG-52 потеряла за всю польскую и французскую кампании, вместе взятые! Операция «Барбаросса» никак не напоминала прежние молниеносные победы немцев 1939—1940 годов.

А 30 июня чуть не стал для фенриха Майера последним: сопровождая строй «Хейнкелей-111» (высотные бомбардировщики), идущих на Минск, его шварм (звено) подвергся атаке двух троек И-16-бис. Советские самолеты усиленно «клевали» немецкие бомбардировщики, попросту не обращая внимания на десять Ме-109, старательно отпугивающих «ястребков» от целей. После того боя советских «соколов» иначе как «фанатиками» в эскадре не называли: прикрывая Минск, они дрались до последнего, пока в баках было горючее. Оставлять керосин на обратный путь не стали. Главное — не допустить «бомберов» до города! Два советских самолета были сбиты, но и они подожгли двух «хейнкелей». И хотя немецкий «клин» долетел до Минска и отбомбился, но впечатление от того боя у летчиков осталось не самое радужное. Позже служба связи и разведки авиачасти, ищущая сбитые советские машины для формирования списков достижений летчиков, констатировала: в кабине одного из «ишаков» (именно так звали свои И-16 советские летчики) находился мертвый генерал! И уже тогда немцы поняли, что эта война будет отличаться от тех, которые они вели до сих пор.

В ходе самого боя И-16 дважды заходил в лоб машине Майера и оставлял на стекле следы от пуль, но стекло оказалось пуленепробиваемым. Чем, кстати, советские летчики похвастаться не могли. Скоростью советские «ишаки» и «чайки» тоже не отличались, выручала лишь маневренность.

Еще более интересную картину, которая попала даже в ежедневный киножурнал министерства пропаганды, летчики 52-й эскадры увидели в первые дни июля 1941 года: из минского «котла» (окружения), в котором оказались части четырех советских армий, советские пехотинцы, не обращая внимания на пролетавших над самыми головами Ме-109, выносили раненых товарищей. Вокруг валялись разбитая техника, тела убитых, но раненых, заметных сверху по многочисленным бинтам, солдаты несли в плащ-палатках до конца…

В середине июля, перебазировавшись под Минск, немецкие пилоты увидели живого советского летчика. На их полевой аэродром привезли выпрыгнувшего с парашютом из подбитого бомбардировщика старшего лейтенанта. Грустно, но без тени страха, смотрел он на своих врагов. Его опаленные огнем волосы были обагрены застывшей кровью, пластырь и бинты скрывали часть лица — летчик ударился при посадке о землю.

— Из уважения к пленному однополчане отца не стали отбирать у него личные вещи и награды: неизвестные мне орден и медаль так и остались на его мундире, — рассказывает герр Майер. — Утром русского отправили на мотоцикле в штаб армии.

В декабре 1941-го Юлиус Майер был ранен осколком зенитного снаряда. После выздоровления воевал на Дону, Кубани, в небе Кавказа. Записал на счет 23 воздушные победы, но был сбит «железным густовом» (стрелком штурмовика Ил-2). Оправившись, был направлен учить пилотов-новобранцев. Весной 1945 года попал в плен — и семь лет провел под Асбестом на лесозаготовках. Кстати, в том лагере находился и лучший ас фашистской Германии Эрих Хартманн. Чтобы прокормиться, Юлиус научился мастерить деревянных птичек, ложки. Прекрасно выучил русский язык, увлекся резьбой по кости оленя. Вернулся домой, в родной Ульм, только осенью 1952 года. Не раз выступал с антифашистскими материалами по местному радио.

По материалам «Белорусской нивы»